Литература, как мы привыкли говорить, отражает реальность. Но есть среди литературных направлений одно, которое выглядит исключением: это фантастика. Раньше ее называли «научной фантастикой», но если честно, много ли в ней научного? Да, на заре этого направления, например, в книгах Жюля Верна, речь шла о технических открытиях, и в чем-то ему действительно удалось угадать дальнейший ход научного прогресса. Но в наши дни люди, открывая книги с пестрыми обложками, едва ли ищут в них точных прогнозов развития технологий. И то верно: полвека назад фантасты вдохновенно расписывали, как в начале двадцать первого века люди будут летать к далеким звездам, но практически никто не угадал развитие мобильной связи и всеобщую компьютеризацию. Даже в фантастических фильмах тридцатилетней давности бортовой компьютер межзвездного корабля – это железный шкаф, в который вставляют перфокарты.
Тогда о чем эти книги, если не о технике? Разумеется, они о людях. Но почему недостаточно писать о том, что мы видим вокруг себя, зачем переносить действие на далекие планеты и в иные миры, или придавать нашему собственному миру черты, которые ему совершенно не свойственны? «Фантастика имеет дело не с человеком, а с человеческим родом как таковым, и даже с возможными видами разумных существ» – сказал один из знаменитейших фантастов, Станислав Лем. Что это за «возможные виды» и зачем они нам, если никому из нас настоящие инопланетяне, или, скажем, эльфы на пути не попадались?
В свое время чуть ли не знаменем и технической, и творческой интеллигенции шестидесятых стала книга Аркадия и Бориса Стругацких «Понедельник начинается в субботу». Герои этой книги занимались научным исследованием волшебства, но то был лишь антураж. Они, по словам авторов, «работали в институте, который занимался прежде всего проблемами человеческого счастья и смысла человеческой жизни, но даже среди них никто точно не знал, что такое счастье и в чем именно смысл жизни».
А ведь именно этим занимаются и фантасты. Любое реалистическое произведение описывает конкретный исторический период, конкретную страну и культуру. Слишком многое в поведении героев можно объяснить обстоятельствами, воспитанием, условностями и обычаями. Фантастическое допущение позволяет автору избавиться от всего этого и заговорить о самых главных проблемах. Кроме того, оно позволяет ему поставить человека в вымышленные обстоятельства, чтобы посмотреть, как раскроется в них его человеческая сущность. А инопланетяне – просто немного другие люди.
Собственно, такое словесное творчество существовало всегда. В детстве все мы слушали сказки про разумных и говорящих зверей, и задолго до Жюля Верна люди слагали легенды о далеких и необычных странах. В Средние века, например, от Китая до Западной Европы ходило сказание об «Индейском царстве», оно же «Царство пресвитера Иоанна» – счастливой земле, где осуществились на практике все евангельские идеалы.
Но связь фантастики с религией видна не только в этом. Религия говорит о вещах, недоступных нашему чувственному восприятию, и в то же время исключительно важных для нас. Точно так же и фантастика, помещая человека или эльфа в иной мир, раскрывает, на самом деле, всё те же древние понятия добра и зла, смысла жизни и счастья. Современный российский фантаст, Сергей Лукьяненко, так отозвался о произведениях английского писателя Клайва Льюиса: «Льюис, описывая Нарнию, населяет ее ведьмами и минотаврами. Очевидно, что использует он этот прием, чтобы рассказать как раз о христианстве в максимально популярной форме».
Интересно, что сам Лукьяненко уже во взрослом возрасте принял крещение. Перед этим он написал несколько книг, обращенных явно к духовной тематике. Всем, наверное, известен его цикл о «дневном и ночном дозоре», но он, пожалуй, далеко не самый интересный. В другом романе, «Холодные берега», описывается мир, в котором не состоялось воплощение Христа, а Его место занял Антихрист. Еще в одном романе, «Спектр», герой попадает в разные миры, и в каждом из них встречает совершенно особое отношение к религии; в том числе попадает он и в мир принципиального, полнейшего атеизма.
Трудно сказать, что было здесь первично: творчество ли привело писателя к принятию христианской веры, или, напротив, прорастание этой веры заставляло его писать о таких вещах. Но какой же духовный смысл могут иметь эти книги для нас, его читателей? В историческом христианстве, да и вообще в нашей нынешней жизни, слишком многое кажется нам само собой разумеющимся, по принципу: «а как же иначе?» Фантаст и показывает нам мир, в котором кое-что выглядит совершенно иначе, но мы – люди и другие разумные существа, к которым верующий может отнести, например, ангелов или «духов злобы поднебесной» – остаемся такими, какие мы есть. И это позволяет нам лучше понять смысл того, что происходит в мире нашем, задуматься над привычными ценностями и приоритетами.
Это вовсе не значит, что все или хотя бы многие фантасты – верующие. Например, те же братья Стругацкие никогда не касались религиозных вопросов и относились к религии более чем настороженно. Их знаменитая повесть, где так красочно описаны ужасы средневековья, названа «Трудно быть богом» – какое точное название! Человек из просвещенного будущего попадает в мрачное и темное прошлое, начинает действовать в нем почти как всесильное и всеведущее божество… и срывается, потому что на самом деле не по силам ему эта ноша, да и тех, кого он действительно любит в этом мире, можно пересчитать по пальцам. Трудно назвать книгу, которая изображала бы религию как таковую в более мрачном свете – и вместе с тем эта книга утверждает великую правоту христианства. Человеку невозможно «сыграть роль» Бога. Но Бог, добавим мы, может стать человеком, чтобы спасти людей. И фантастика, как и любое настоящее творчество, может стать тропинкой, ведущей человека к вратам высшей Реальности, которая превосходит любые наши фантазии.