Если спросить нашего современника, что ему больше всего не нравится в религии, то ответ будет один: запреты. И, как правило, запреты на то, что нередко очень хочется человеку.

Однако действительно ли запрет является главным жизненным нервом христианства? Ответ лежит на поверхности — достаточно открыть Священное Писание, чтобы увидеть, что Бог ничего не запрещает, но дает заповеди. И все многочисленные «не убий, не укради, не прелюбодействуй, не завидуй» — лишь свидетельства Бога о том, чего делать не следует.

Заповедь — и запрет. Эти понятия сегодня отождествили, и не здесь ли сокрыт корень множества наших проблем — например, наркомании? Мы привыкли искать свободы — свободы от любых ограничений и запретов, и в этом полагаем абсолютное условие нашего счастья. Но так ли было всегда, или это ещё один популярный миф, придуманный кем-то неспроста?

Первозданный рай. Гармония юного мира, в который человек вводится как хозяин. Ничто не препятствует человеку, все творение смотрит на него с восторгом и ожиданием: если сейчас так хорошо, то как же станет прекрасно, когда человек своей творческой любовью превратит в рай всю вселенную? Да, он юн и неопытен. Но разве для чистого сердца, не знающего зла и греха, напрямую беседующего с Самим Творцом, нужен опыт?

Но если маленького ребенка обложить мягкими подушками — как он научится ходить? Станут ли развиваться его мышцы, когда сопротивляться нечему? Именно с такой же целью Бог помещает в раю древо познания добра и зла. Нет, не для того, чтобы Адам с завистью взирал на прекрасный и ароматный запретный плод — в раю было полное изобилие всего, что только он мог пожелать. Но должна быть отправная точка, отталкиваясь от которой он устремлялся бы к ещё большему совершенству, увлекалась Божественной красотой, а не собственным произволом.

Адам не знал, что такое страдание и смерть. Но своим глубоким умом, который с легкостью проникал в самую суть вещей, ощущал, что основание всего райского блаженство — Бог. И когда Бог заповедал ему не вкушать от запретного древа, предупредив о неминуемой смерти, Адам вовсе не был напуган. Он только понял, что есть два центра: Бог — и он сам; если делать, как говорит Бог, всё будет так же, как сейчас, с каждым мгновением всё лучше и совершеннее. «А если иначе? А если я сам? Меня ждет смерть — и неизвестность?» Но первого человека эта мысль не отягощала: выполнять заповедь для него не составляло никакого труда, до того момента, когда между ним и Богом появилась жена, уже нарушившая запрет...

Да, каждый из нас знает это жгуче-щемящее ощущение свободы для греха: «А я хочу — и буду!» Пусть это лишь мгновение, за которым будет и разочарование, и горькие слезы раскаяния, и ещё одна болезненная рана в душе — но кому-то этот момент может показаться самым сладостным мгновением всей жизни — мгновением моего бунта. Я против всего мира и Бога... И заповедь оказалась презренной, и душа захлебнулась стыдом, узрев свою подлость и неблагодарность...

Много времени утекло с тех пор, много зла разлилось по земле, много человеческой заразы греха отравило окружающий мир, пока Бог не заключил с еврейским народом завет. «Если вы будете Меня слушаться, Я буду вашим Богом — и выведу из плена смерти и греха, который сами одолеть вы не в силах». И вот, на горе Синай Бог вручает Моисею десять заповедей — написанных на каменных скрижалях. Но почему в них так много «не»? Потому что мы давно уже не в раю. И человеческой злобе нужно было поставить четкие пределы, чтобы сохранить хотя бы какой-то живой остаток. То, что выходит за эти границы — должно пресекаться. Порой жестоко. Почти всегда — бесповоротно. Иначе одержимого злом не остановить. И когда все смотрели, как преступника забивают насмерть камнями, всякий понимал: не удержи себя, он бы сам оказался на месте этого несчастного...

Ветхозаветные заповеди поставили пределы для греха, но само зло не уничтожили. Мир ждал Спасителя, ждал новой, чистой, Божественной закваски, которая переквасила бы мир и дала силы каждому не только противостоять злу, но и преодолевать его. Крестной смертью и Воскресением Христа произошел прорыв из плена одержимости грехом: теперь всякий крещеный верный Христу оказывается в Христовом воинстве, во главе которого — Победивший смерть и диавола! Поэтому новозаветные заповеди — звучат совсем по-другому. Здесь уже нет запретов, одни лишь призывы к совершенству. Обрети радость смирения — и ты не можешь не быть счастливым. Откопай в глубинах твоего сердца затерявшуюся кротость — и обретешь весь мир. Сделай твое сердце кристально-чистым — и в нем не может не засиять Божественный свет. Открой своё сердце боли и скорби других — и оно озарится радостью любви. Отбрось от себя жажду мести и сладость обиды — и твое сердце ещё здесь, на земле, будет обиталищем Святого Духа, чертогами Христа. Одним словом, отдай всего себя Богу и ближнему, полюби даже своих врагов — и дыхание райского блаженства снова наполнит твою жизнь!

Божественные заповеди можно выполнять, боясь наказания, которое всё-таки постигает грешащего. И это хорошо: страх как узда для греха — разве не лучшее лекарство от беззакония? Но есть и другой, более высокий путь: видеть в заповеди условие духовного возрастания, лестницу восхождения от грешной и преходящей земли к святости вечных небес. И это вдохновляет больше, чем боязнь оказаться в аду. Однако есть ещё более совершенный путь исполнения заповедей — творить их по любви к ним; потому, что выше, чище и благороднее их нет ничего. «Совершенный человек, — пишет Льюис, — ничего не делает из чувства долга; ему всегда хочется хорошего больше, чем дурного. Долг заменяет любовь (к Богу или к другим людям), как костыль заменяет ногу. Большинству из нас постоянно нужен костыль, но, конечно, глупо опираться на него, когда наши собственные ноги (любовь, вкусы, привычки) способны дойти сами!»