«А вот взять — и перечеркнуть эту заповедь, как не бывшую? Тем более что она словно кость в горле: забыть её, и не позволять Богу вмешиваться в личную жизнь человека! Как прекрасен брак, когда снимаются все запреты и ограничения? А нужен ли он вообще, этот брак? Утром познакомились, вечером поужинали, затем пообщались — главное, чтобы без последствий! — и разбежались. Снова свобода, никому ничем не обязан. Снова молодой и неженатый. Красота!»
Разве вы не слышите, как льется эта песня блуда с экранов телевизоров? как пропитывается ей сознание с младенчества, чтобы к взрывоопасному возрасту уже и фитиль был подожжен? Разве не посмешищем сегодня стали слова апостола Павла — ваши тела — это храм Святого Духа, а не члены блудницы? И к чему пришли? Как их немного, этих счастливчиков, чей брак продержится больше года — и одной трети не наберётся...
Разве вы не слышите, как льется эта песня блуда с экранов телевизоров? как пропитывается ей сознание с младенчества, чтобы к взрывоопасному возрасту уже и фитиль был подожжен? Разве не посмешищем сегодня стали слова апостола Павла — ваши тела — это храм Святого Духа, а не члены блудницы? И к чему пришли? Как их немного, этих счастливчиков, чей брак продержится больше года — и одной трети не наберётся...
Если шестая заповедь Синайского законодательства утвердила бесконечно высокое достоинство человеческой жизни, то следующая, седьмая, установила не только высоту супружеских отношений, но и открыла иную, прежде неведомую перспективу, для казалось бы обычного человеческого дела — брака.Любовь разбита.
Из нутра изъедена.
Как рапан расколота,
Зажарена и съедена.
И не надо молота.
В груди наковальня.
Вот такая вредина —
Бездонная спальня.
Действительно, почему заповедь верности и целомудрия — а именно об этом идет речь в седьмой заповеди — становится настолько принципиально важной, что за нарушение её по ветхозаветному закону следовало побиение камнями до смерти? Если бы содержание брака ограничивалось воспроизведением потомства, более бессмысленной заповеди придумать было бы сложно. Однако в Новом Завете раскрывается настоящая глубина этой заповеди: «Вы знаете, что было сказано: «Не нарушай супружескую верность!» А Я говорю вам: даже тот, кто взглянул на женщину с похотью, согрешил, нарушив мысленно верность. Если твой правый глаз тебя вводит в грех, вырви его и отбрось! Для тебя будет лучше, если часть твоего тела погибнет, а не все твое тело бросят в геенну... Будьте совершенны, как совершенен ваш Небесный Отец!» (Мф. 5:27 - 48) Оказывается, отношения между супругами есть своего рода испытательный полигон, на котором оттачивается не что иное, как верность Богу и готовность любить ближнего так же, как Бог любит даже проклинающего Его человека! Именно в супруге — «втором Я» — скрывается загадка моей личности: смогу ли я принять в себя другого, в общем-то чужого человека как он есть, целиком, со всеми немощами и проблемами — и остаться ему верным до смерти — либо удовлетворив свои интересы, отбросить, отвернуться и возненавидеть? Кто я для своей второй половины — Бог, милующий, прощающий и поддерживающий? Или же некто другой? Сергей Сергеевич Аверинцев, размышляя о смысле брака, как-то написал стихотворение, которое начиналось цитатой из Сартра:
Седьмая заповедь учит смотреть на супружество не как на «непреходящий праздник молодости и любви», а как на подвиг, как на продвижение к открытой вечности глубине сердец любящих друг друга. Именно поэтому прелюбодейство, да и вся плотская нечистота — не только грех против ближнего, но и особенно против Бога. Предательством супружества, нецеломудрием человек отказывает и себе, и ближнему в освящении; он определяет и себя, и другого как только «плоть и кровь». Облекаясь в одежды стыда и срама, он бросает Небесам дерзкий вызов: «Ты думал, мы — храмы Твоего Духа? Нет, нам ближе скотство, в котором устали не знаем!»«Другие — это ад»; так правду ада
Ад исповедал. Ум, пойми: в другом,
Во всяком, — другой, во всяком — кто
Не я, меня встречает непреложно
Единый и Единственный — услышь,
Израиль! — и отходит вновь и вновь
К Его единству, и превыше всех
Обособлений, разделений — то,
Что отдано другому: хлеб и камень,
Любовь — и нелюбовь. И пусть их тьмы
Неисчислимые и толпы, этих
Других; и пусть земному чувству близость
Есть теснота, и мука тесноты, —
Себя отречься Он не может: другу —
И Друг, и Дружество; для нелюбви —
Воистину Другой. Любовь сама —
Неотразимый, нестерпимый огнь,
Томящий преисподнюю. Затвор
Блаженной неразлучности — геенне
Есть теснота, и мука тесноты.
Другой — иль Друг; любой — или Любимый;
Враг — или Бог. Не может Бог не быть,
И все в огне Его любви, и огнь
Один для всех; но аду Бог есть ад.
Вы хотите услышать Божественный ответ? Пожалуйста — оглянитесь вокруг. Кровавые горы нерожденных. Толпы разведенных. Смертельная тоска в прожженных похотью глазах. И безудержная пляска смерти среди тех, кому бы жить да жить. Вот оно, наше, человеческое, слишком человеческое, только человеческое...