Холодно бродить по свету,
Холодней лежать в гробу.
Помни это, помни это,
Не кляни свою судьбу.
Ты еще читаешь Блока,
Ты еще глядишь в окно,
Ты еще не знаешь срока -
Все неясно, все жестоко,
Все навек обречено.
И конечно, жизнь прекрасна,
И конечно, смерть страшна,
Отвратительна, ужасна,
Но всему одна цена[1]...
О смерти можно не думать вообще. Просто жить, её не замечая. Чтобы не омрачался этой тягостной думой праздник жизни. А если она где-то появится рядом, не смотреть на неё. Как будто её и вовсе нет. Ведь именно так сейчас относятся к смерти в европейских странах, где соболезновать родственникам усопшего уже считается неприличным: умер человек - надо поскорее забыть его и не бередить душу воспоминаниями... И ждать - ждать своей очереди с лицом, повернутым назад, ждать трусливо и малодушно, как ленивый ученик надеется, не отменят ли ненавистный экзамен?...
Но чем же так пугает смерть? Своей неизбежностью? Непреклонностью? Или неизвестностью того, а будет ли что там, за чертой жизни?
Нет, все эти вопросы лишь слегка задевают душу: в наше расплывчатое время смерть ужасает своей категоричностью...
«Око смерти глядит просто и строго; и не все в жизни выдерживает ее пристального взгляда. Все, что пошло, тот час же обнаруживает свое ничтожество, наподобие того, как листы бумаги, охваченные огнем, вдруг вспыхивают ярким пламенем и сейчас же чернеют, распадаются и истлевают в пепел. Но зато все истинно ценное, значительное и священное утверждается перед лицом смерти, победоносно выходит из огненного испытания и является в своем истинном сиянии и величии. И не то чтобы мы сами это производили; нет, это огненное испытание идет от смерти и осуществляется ее близким дыханием. Все, что не стоит смерти, не стоит и жизни. Ибо смерть есть пробный камень, великое мерило и страшный судия»[2]...
В мир Божий смерть вошла следом за злой волей как плод преступления. Смерть стала вынужденной мерой пресечения греха и завершением испытаний человеческой души на её пригодность к жизни вечной. Поэтому смерть для человечества - лишь горькое лекарство от эпидемии греха.
«Стоит мне только подумать о том, что вот эта моя земная особа сделалась бы бессмертною, - и меня охватывает подлинный ужас. Какая жалкая картина: самодовольная ограниченность, несовершенство, которое не подлежит ни исправлению, ни угашению... Бесконечный "огрех", вечный недотепа... Что-то вроде фальшивого аккорда, который будет звучать всегда... Или - несмываемое пятно земли и неба... Вижу эту приговоренную к неумиранию телесную и душевную ошибку природы - и думаю: а ведь я буду становиться все старше и все немощнее, все беспомощнее, страшнее и тупее - и так без конца. Какая претензия и какое несчастье! После этих видений я просыпаюсь, как от тяжелого сна - к благословенной действительности, к реально ожидающей меня смерти... Как хорошо, что она придет и поставит свою грань, прекратит мою земную дисгармонию. Значит, эта мировая ошибка, носящая мое земное имя, может быть исправлена... А смерть придет, как избавительница и исцелительница. Даст мне прощение и отпуск. Откроет мне новые, лучшие возможности. А я приму от нее свободу и, ободренный ею, начну восхождение к высшей гармонии».
«Смерть! Где твое жало? Ад! Где твоя победа?» (1 Кор. 15, 55) - восклицает апостол Павел. Воскресение Христово стало началом новой эпохи человечества, когда тирания смерти побеждена, а всем верующим во Христа даровано причастие жизни вечной:
Смерть, не тщеславься: се людская ложь,
Что, мол, твоя неодолима сила...
Ты не убила тех, кого убила,
Да и меня, бедняжка, не убьешь.
Как сон ночной - а он твой образ все ж -
Нам радости приносит в изобилье,
Так лучшие из живших рады были,
Что ты успокоенье им несешь...
О ты - рабыня рока и разбоя,
В твоих руках - война, недуг и яд.
Но и от чар и мака крепко спят:
Так отчего ж ты так горда собою?..
Всех нас от сна пробудят навсегда,
И ты, о смерть, сама умрешь тогда![3]
